Рассказ №11
Дед любил конец лета и осень, когда погреб, подпол и чулан заполнялся разного рода посудой: банками, бутылями, крынками, бочками и долбленками. Он доставал из подпола рассохшиеся, плесневые дубовые бочки. Запаривал и выправлял их камнями с можевельником, засаливая в них агурцы, а затем топил бочки в пруду. Бабушка в это время варила в медном тазу на костре варенье, а к вечеру были пенки с парным молоком и свежем хлебом. Родители, дядьки - тетки занимались маринадами. Дед в это время готовил вино из всех ягод, что попадались под руку(самое вкусное из малины-сам прбовал, знаю). Затем "медовый спас", когда качался свежый мед, вытапливался воск, и из излишек меда готовилась хмельная - коварная медовуха. Потом квасили капусту с яблоками, солили на зиму грибы. И наконец остатки свободного места в подполе засыпали картошкой. Бабушка готовила из свежей картохи блины с мясом и луком - тертики со сметаной. За лето на такой калорийной пище я поправлялся вдвое, а за зиму сбрасывал вес(за счет роста), удивляя бабушку деда, своей худобой.
Когда полны погеба и подполья, огород и усадьба, уныло чернеют глинистыми воронками, выкопанной: картохи, капусты и прочего урожая, дед начинал подсчитывать излишек: картохи, солений, меда, табаку и прочего огородного дохода. Короткие летние вечера он, оседлав нос ветхими, ранеными бабушкиными очками, поизводил "расчет", записывая каракули чернильным карандашем на газетых полях. Дед перед каждым написанием, очередной цифры обильно слюнил карандаш, от чего его губы и язык были зелено - синего цвета. Захлебываясь своим глупым детским смехом в пузырях топленого молока из кружки, я под суровым дедовским взглядом уменьшался наполовину - только вихрастая макушка выглядывала из под льняной скатерти стола. Сколко я ни бодрился, перебороть деда мне не удалось. Больно ударившись лбом о стол я уснул так крепко, что не чуствовал, как бабушка унесла меня на кровать, нашептывая мудрые, плавные и баюкающие сказки без конца и начала, такие же правильные и не предсказуемые, как подневольная женская доля. Обнаглевший кот вытянулся от моего плеча до пяток, сладко урчал на ухо, и угнездившись теребил пуховое одеяло всеми четырьмя лапами.
Разбудил меня дед, как котенка за шиворот вытащив из прохладной неги пастели. С просони я сразу брсился одевать, в с вчера подготовленную одежду. Хорошо он поймал меня за отворот майки. Потому, что я буром рвался в сторону окна, заблудившись в избе. Очнулся я на дороге рядом с дедом, растирая кулаками, пластелином слипшиеся, в пять утра глаза. Как только подъехал молоковоз соседа - дяди Коли я сразу проснулся. Уже в пыльной кабине молоковоза, мое внимание привлек руль, а под ним на брелке ключа зажигания, огромный обоманный бело-желтый клык. Зная, что дядя Коля охотник, я с уважением подумал, что такой коготь может иметь как минимум мамонт, и по всему видно, что он его добыл. Вопрос я задал напрямую. Дядя Коля засмущался - отвернулся, и сухо рассказал, что стрелял огромного кабана, но промахнулся. Дед смеялся так, что кабина молоковоза прыгал на рессорах как сумасшедшая. В итоге из их рассказа я понял, что дед решил взять к себе в ученики молодого, начинающего охотника - дядю Колю. За рюмкой самогонки, после бани дед ему рассказал про секача, которого он видел на протяжении лет двадцати. Тот секач водил огромное стадо кабанов. Как - то зимой они с дядей Колей тропили зайца. И так уж случилсь, что дядя Коля вышел на лежку этого стада. Вожак к тому времени значительно подрос, и выглядел как племнной бык весом в "двадцать пудов". И вот неожиданно выйдя на поляну, за зайцем, дядя Коля увидел отступающее кабанье стадо, причем тропу отступления прикрывал огромный вепрь. Дядя Коля, чувствуя значитльное превосходство в лице одноствольного ружья, снабженного нарезкой свинца и гвоздей, решил взять трафей и выстрелил вепрю в грудь. Кабан от такого отношения бросился в атаку так стремительно, что дядя Коля еле успел увернуться и как белка поднялся по голому стволу сосны на высоту метров пяти. Дальше рассказывал дед - " выхожу я на поляну и вижу как кабан с разбегу таранит сосну в обхват, от злости грызет и рвет ее клыками огромный ствол так, что щепки летят, а метрах в десяти все поголовье кабаньего стадо сидит на на жопе и смотрят на дядю Колю, который с высоты в пол ствола кидает в секача сучки и куски коры. Дед выстрелил вверх. Секач остановился, развернулся к нему, нагнул огромную как таран голову, заревел, подслеповатыми красными глазами, изучая противника, потом захрипел и неспеша ушол в ельник уводя за собой многочисленное и разновозастное кабанье стадо. Пришлось вырубать сухую елку, что бы дядя Коля смог спустися, потому, что обхватить ствол он не смог бы даже в два обхвата, как он туда забрался ума не приложу. Когда он спустился оказалось, что у него от пятки и до "подколена" развалена правая нога до кости, вместе с керзовыми сапогами, льняными штанами и исподнем. Дед его в "ход" в бессознательном состоянии довел до "дальнего" хутора. Там ему оказали первую помощь, уняли кровь, перевязаля, зашили рану, отвезли на телеге в деревню. Спустя два месяца дядя Коля ходил равномерно опираясь на обе ноги. На том месте, где дядя Коля спасался от кабана в коре сосны нашли кусок кабаньего клыка. Один раз мне дед показывал того вепря. Посадив меня на плечи, он указывал на срез поля и леса, но я увидел только серый холм, который шустро утонул в сочной зелени ельника. "Дед а почему ты его не стрелял?" - спросил я его тогда. "Как можно такого зверя убить, он ничего плохого не сделал - защищал свою семью, и от дяди Коли отступил?"
Рассказ №12
Как - то сосед пригласил деда на охоту. "Видишь какое дело, у меня волк овцу задрал, вытащил ее из сарая и на усадьбе бросил. Вроде бы начало мая, не волчья пора ?! Я вчера в засидке сидел и после полуночи видел как волк подходил к мертвячине, стрелял его в темноте - попал или нет не знаю. На заре, еще по темноте, дед с соседом пошли по следу. Версты четыре прошли покровяному следу, видно было что зверь бит смертельно, по всем правилам давно пора бы ему упасть замертво. Временами след четырех лап переходил на следы поволока, видно, что полз из последних сил. Затем падая то в одну, то в другую сторону вставал на лапы и опять бежал галопом, веером разбрызгивая бурую, пузыристую кровь по трове. Через десять верст след привел к короткому, глубокому яру, густо заросшему молоденьким ельником, на опушке - березняком и осинником. Спустившись в яр, охотники по следу нашли волчье логово. Под корнями упавшей елки была вырота неглубокая нора, стены которой были выложены мхом, листьями и клоками серо - седой шерсти. От логова вел кровяной след в сторону ручья. Метров через сто нашли волчицу. Она лежала на лесной поляне раскинув лапы и невероятно вывернув голову, мутными - желтыми глазами слепо уставилась в густую крону сплошного ельника. Черный, пузатый щенок ползал по ней, тихонько скуля и играя покусывал за ухо и загривок. Как дед потом рассказывал - "сосед хотел взять щенка за шиворот, но вдруг волчица повернулась на передних лапах, подобрала под живот волченка, и ощетинилась на нас, медленно, безжизненно опускаясь на землю и накрывая щенка. В бело - желтых глазах зверя была пустота - волчица нас не видела. Она чувствовала опасность для своего волченка, в последнюю минуту своей жизни она накрыла его своим телом. Долгие десять верст она смертельно раненая бежала - ползла к нему ради одной этой минуты, последнее, что могла она ему дать...
